Сенокосов Ю.П.
О ФИЛОСОФЕ И ЕГО РАБОТЕ
Вопросы философии, 1991, № 5, С. 3-25.
Мы дорожим тем, повторял часто Мераб Константинович, во что мы вложили свою душу. За это мы готовы умереть. С привычным же и давно знакомым, но чужим, во что душа наша не вложена, мы расстаемся легко. И философия, как некое особое жизненное призвание, имеет дело прежде всего с тайной души или тайной нашего индивидуального, личного существования.
И еще, разбирая архив, я встретил эту запись в одной из его рабочих тетрадей: "Мы должны судить дела, а не людей, т.е. состояния, а не их носителей. Людей же пусть судит Бог".
На мой взгляд, эти две жизненные установки – по отношению к себе и другим – выражают главное, что было присуще М.К. как философу и человеку.
Известно, что человек в России всегда склонен верить, что он жертва несправедливости и обмана. И чем большее зло и обман его окружают, тем он легче в это верит, тем охотнее говорит о себе как о жертве.
Начиная свой жизненный путь, связанный с философией, М.К. предпринял иную, альтернативную этой традиции "жертвенности" попытку самоопределения в отечественной культуре. Рассуждал он примерно так. Мы живем в мире, в котором все уже, в общем, известно, определено – на языке повседневной жизни, истории, психологии, математики и т.д. Но разве этим снимается задача понимания нами собственного, отнюдь не жертвенного, положения в мире? Нашей личной ответственности? Разумеется, нет. Однако именно это, считал он, и является самым трудным. Поскольку в момент устремленности к такому пониманию мы едва ли можем довериться хотя бы одному из своих органов чувств, а понятия, которые мы при этом используем, отягощены: грузом предшествующего развития языка и культуры. Так как же быть? Можем ли мы представить, вообразить себя в качестве свободного индивида? Не имея в виду дискретную в пространстве и времени выделенную особь, а в качестве индивида в фундаментальном смысле этого слова. Как некую уникальность собственного существования.
И философ отвечал: не можем – до того, как наша душа займет (а может и не занять) свое место в мире. Что и имеет прямое отношение к свободе, как основной цели человеческих устремлений.
Следовательно, рассуждал он, в человеке как бы изначально заложено движение к тому, чего нельзя знать в принципе. Не в смысле непонимания, а с той точки зрения, что каждый из нас может что-то увидеть и значит понять, только придя в определенного рода движение. В одной из своих поздних дневниковых записей М.К. пишет по этому поводу следующее:
"Философствуют только исторические существа. И философия имеет прямое отношение к тому, есть ли такое существо или нет. Ибо знание свободы, опыт сознания как такового ("чистого") конституирует человека: без такого знания и знания о таких вещах нет собственно человека как человека".
Итак, философия, согласно М.К., обязательно предполагает некое специальное усилие, реализуемое с помощью мысли или сознания, благодаря чему возможно открытие бытийно-личностного начала в человеке. Философ один переживает в такой момент всю муку с трудом выговариваемого слова, поскольку ему одному известна вся мера человеческого неведения. Он нарушает молчание лишь в тот критический момент, когда окончательно исчезает среди всеобщего хаоса и беспамятства человеческий лик. То есть тот уникальный исторический символ. который способен вернуть нам достоинство, ум. честь, великодушие, радость. Философ приходит для того, чтобы помочь нам обрести себя. С этим связан и этому подчинен его бытийно-личностный эксперимент в культуре.
Подобно его любимому философу Декарту, М.К связал свою судьбу мыслителя с бытием, о котором говорил, что оно дороже ему. чем он сам. Ибо мысль, утверждал он, относится не только к предмету, о котором мы мыслим, не только связана "со сложностью и глубиной этого предмета, но и с состоянием самого мыслящего или с каким-то неизбежным изменением в нем самом, чтобы он мог помыслить существующее. А раз так, то проблема мысли становится для нас не просто задачкой, которую можно решить, а тайной, поскольку мы сами вплетены в тайну существования или бытия" ("Беседы о мышлении").
За тридцать лет работы в области философии помимо опубликованного М.К. было написано более десяти книг (в настоящее время они готовятся к печати), посвященных истории философии и философским проблемам сознания.
В таких работах, как "Античная философия", "Картезианские размышления" и "Кантианские вариации", обращаясь соответственно к Платону, Декарту и Канту, М.К. показывает, что у философии есть свой собственный язык и сфера деятельности, связанные прежде всего с выявлением познавательных возможностей человека, которые он сводит к "первоэлементам мысли" и считает, что последние добываются философом всякий раз заново в процессе работы с самой же мыслью. Философия, по его определению, есть мысль мысли, или сознание большего сознания
В работах "Сознание и культура" и "Беседы о мышлении", развивая этот последний тезис, он подчеркивает, что сам гений языка разрешил некогда вопрос о сознании, соединив в этом слове значения двух слов: "состояние" и "знание". То есть, хотя любое новое знание появляется в виде локализуемого объекта, на уровне предметного выражения, однако само его появление, связанное с определенным духовным состоянием человека, всегда остается тайной, которую и стремится раскрыть философ, создавая для этого специальный язык и аппарат анализа. Две указанные книги являются самостоятельным, оригинальным вкладом М.К. в разработку этой сложной проблемы.
Свое дальнейшее развернутое обоснование на примере анализа науки и искусства эта точка зрения нашла в его книгах: "Символ и сознание", "Трактат о развивающемся знании" и "Психологическая топология пути" (о романе М. Прусту "В поисках утраченного времени"). Центральная идея этих работ – выявление онтологических оснований возможного "примирения" традиционного и нетрадиционного подходов к познанию мира и человека.
М.К. всегда стремился ответить, в сущности, на один волновавший его вопрос: как человеку пребыть, осуществиться в этом мире во всей полноте своих возможностей. Ибо философия для него была не профессией, а способом жизни. Выражением той особой и только ему присущей страсти, которая вела его и позволяла чувствовать себя существующим. Его философский темперамент был по-своему уникален. Подобно Декарту и Канту, он осмелился на ясное видение трагического опыта своей эпохи. И подобно им же полагал, что этот опыт может быть претворен только в свете Истины.
Ему было дано видеть все в сверхослепительном свете. Истину и ложь. Добро зло. Он всегда занимал позицию не наблюдателя, и не философскую, согласно обыденным представлениям, а ту, что связана с чувством абсолютной личной вины и одновременно ответственности. А это и есть философская позиция. Не надеяться ни на что и в то же время надеяться абсолютно. М.К. был философом в единственно существующем, на мой взгляд, смысле этого слова. Ибо любил свет мудрости, ценил ясный ум, верит в здравый смысл.
